С целью предупреждения случаев детского неблагополучия, представляющего угрозу жизни и здоровью детей,  доводим до Вашего сведения Памятки о необходимости соблюдения - 

1)           Режима самоизоляции в период эпидемии коронавируса:

2) Правил дорожного движения: 

3) Правил пожарной безопасности:

4) «Осторожно- открытое окно – дети» 

5) «Предупреждение ожогов» 

6) "Безопасность на водоёмах"

Аудио

1 июля  в Новосибирске на площадке НГОНБ жюри литературно-публицистического фестиваля «Дедовские чтения» представило «короткий» список из  12 участников  по трем номинациям – 8 номером этого списка стал  наш земляк, Стенькин Василий Алексеевич. Безвременно ушедший из жизни в октябре 2019 года.

Региональная литературно-художественная премия им. Петра Павловича Дедова объявила "длинный список" номинантов 8-го сезона; в него в этом году вошли 30 работ, в том числе Летова Елизавета Владимировна, библиотекарь Репьевской сельской библиотеки, с рассказом «Стежки дорожки», автором которого является Стенькин Василий Алексеевич.

Куратор проекта и член экспертной комиссии Татьяна Николаевна Красникова подчеркнула, что конкурс этого года по количеству и достаточно высокому литературному уровню работ отличается от всех предыдущих конкурсов. "Границы одного района расширились до участия всей Новосибирской области и по искренности многие самодеятельные авторы опережают профессионалов ", - сказала она.

Принять участие в литературно-художественном конкурсе имени П. П. Дедова могли все желающие и авторы, пишущие о сибирском регионе и своей малой родине. Темы по трем номинациям были заданы строками Дедовской прозы. Три номинации: «Малая проза», «Поэзия», «Публицистика».

Победители будут объявлены 24 июля 2021г. на торжественном мероприятии «Дедовских чтений» в селе Новоключи, Купинского района. До встречи на Родине Петра Павловича Дедова.

Предлагаем вашему вниманию – автобиографическую повесть Стенькина Василия Алексеевича

«Стежки – дорожки»

«По-моему, имя и фамилия накладывают отпечаток

на внешность человека.

Конечно, Василек не обязательно должен

иметь василькового цвета глаза,

но – желательно»

П. Дедов

Внуку моему посвящаю!

Жаркий июльский день, солнце медленно катится к горизонту. На берегу реки у догорающего костра сидят рыбаки – еще не совсем старый дед и его внук. Шустрый малый лет десяти. В малиновых угольках костра печется молодой картофель, а в котелке, на таловых колышках, закипает вода к чаю. Рыбалка не удалась – клев плохой; может, жара, а может, высокое давление тому причина, словом улова только коту на ужин хватит.

     Дед подгреб раскатившиеся угольки в костер и подбросил сырой травы – густой едкий дымок потянулся к вершинам прибрежного тальника, окутал сидящих у костра рыбаков и отпугнул назойливых комаров. Внук разлегся на старой телогрейке и внимательно слушал деда. А тот рассказывает о своем далеком детстве: «Давно это было, - дед сделал паузу, прикуривая от уголька очередную сигарету, - шел тогда девятый год после войны с фашистами, да мне и шести лет еще не было, а сестренке Мане два годика только исполнилось. И вот пришлось нам с мамой добираться по дорогам Башкирии к ее брату.

   Идем от села до села, где пешком, где на попутной машине – мало их тогда было. Помню, такое же жаркое лето, сенокосная пора уже заканчивалась. Сестренка просит попить воды, приходится останавливаться и вытаскивать из походного мешка фляжку с водой, пьем по очереди, а вода теплая – такой не напьешься. Чуть-чуть передохнули и пошли дальше, загребая босыми ногами горячую дорожную пыль. Маме особенно тяжело: она несет основной наш груз на горбатой спине, да еще одна нога у нее короче другой – инвалид детства. Это ее сестра уронила, когда бежала от грозы, а мама у нее на спине сидела, видимо запнулась, и полетели они вместе в овраг. вот с тех пор мама хромать стала, и горб с годами вырос.

     Я веду Маню за ручку, она, конечно, давно устала, по грязным щечкам текут слезки. На дороге показалась подвода и вскоре нагнала нас, остановилась, мама прости извозчика подвезти нас хоть немного. Старик был тоже инвалидом; ногу потерял еще в гражданскую войну, а вез он бочку с водой на культстан для бригады колхозников. Вот уж мы тогда напились холодной водицы…

   Расселись, а старик-то попал любопытный, стал расспрашивать, кто мы и откуда путь держим, есть ли муж.

- Был муж, да сплыл, - отвечает мама, - вернее сказать, сбежал от нас подлец, а сейчас где-то на Камчатке рыбу ловит. А идем мы до брата моего, уж второй месяц добираемся, с Мордовии идем.

   Сестренка уснула, уткнувшись головой в наш дорожный мешок, в котором все наше богатство – одежда, что люди добрые дали, еда и вода…

   В небе ни облачка. Слабый ветерок лениво шевелит листву берез, чуть-чуть колышет еще не спелые колосья пшеницы, а в траве стрекочут неугомонные кузнечики. Воздух, нагретый за день, пышет жаром.

- А где же вы жили до того, как кинулись в путешествие,- снова начал разговор старик.

- А есть такая деревня Печелейка в Мордовии, жили, кое – как концы с концами сводили, спасибо местному председателю, помогал нам, чем мог, то муки даст, то пшена… Я в прислугах работала с шестнадцати лет у богатого, по тем временам, военкома. К нему родители меня определили в голодном тридцать первом году, ведь помнишь, сколько людей погибло тогда от голода и холеры, - старик кивнул головой, затянулся цигаркой и, плюнув на окурок, бросил его в придорожную пыль. – А вот кормили меня хорошо, одевали тоже неплохо, да и было за что, ведь всю работу по хозяйству и по дому выполняла, а вечерами пряла и вязала на всех. Ну, все вроде бы хорошо было, лет пятнадцать прожила так, но вот беда- сынок хозяйский подрос, стал приставать…Лицом – то я не такой уж урод, а на горб мой можно и не смотреть, ну, вот и доигрались; живот стал заметно расти, хозяйка, конечно догадалась…

   Что делать, время идет, скоро и роды. Война к тому времени уже закончилась, кругом разруха. Тогда она мужу своему и говорит: дескать, нагуляла наша Марфуша живот с работниками, что у них в батраках были. Гнать ее надо из дома, пока не родила.

   А муж долго разбираться не стал, выдал на дорогу денег и с богом за порог. Поплакала, поплакала я, ну, куда теперь – домой стыдно, да и голодно там. К тому времени давно раскулачили нас; ни коней, ни коров нет, отец больной, он кое-как сапожным ремеслом на хлеб зарабатывал, а брат Гриша с бригадой плотников по деревням избы ставил, тем и жили. Тогда я решила в Сибирь ехать, к сестре. Думаю, раз по ее вине я инвалидка, пусть мне хоть как-то поможет…»

   Дед снова принялся за костер, потом закурил и, глядя на тлеющие угольки, надолго замолчал.

- Дед, давай рассказывай дальше, как же ты в детдом попал? – просит дед внука за нехитрым ужином.

   «Дальше, а дальше мама рассказывала, было так. Добралась она до Сибири; сестра с мужем жили в небольшом селе. Ну, куда деваться, взяли ее к себе; у них и родила девочку. Валей назвали. С полгода пожили, но, сам посуди, кому лишний рот нужен, да еще и с ребенком?

   Вот сестра как-то и говорит: «Марфуша, присмотрели мы с мужем местного пастуха, хоть он тоже инвалид, но руки-ноги целы, вот решили поженить вас»

   Так и сошлись два сапога пара. Вскоре и первенец родился, то есть я, а потом и второй – Коля. Хиленький, правда, был, болел часто, до годика дожил – помер. А за ним и Валя заболела, недолго мучилась бедняга, тоже померла. Когда доченька Маня родилась, муженек – то как взбесился, стал по вдовушкам бегать, много их после войны осталось. И побои принимала, и слезы проливала, а куда денешься с детьми – все терпела, в конце концов, бросил нас на произвол судьбы.

   Так доехали до поворота на культстан, попрощались со стариком. Поели, отдохнули немного, пора и в дорогу. Стали собираться, и тут меня осенило: можно же сделать волокушу, тогда и маме будет легче идти, и сестренку прокачу на волокуше. Вооружившись ножом, срезал несколько ветвистых и не толстых березок, их много росло по обочине дороги, перевязал четыре штуки к перекладине, в ход пошли шнурки, и чулки, затем набросал свежескошенной травы, и волокуша готова. Усадил Маню в середину, а мешок привязал к перекладине, чтоб не потерять, запрягся в лямки, и поехали. Только пыль за нами клубится, мама отстала, далеко ковыляет за нами, догнать не может. Скоро и я устал: лямки режут голые плечи, пот градом катится по грязному лицу. Я падаю в прохладную траву и жду, когда мама дойдет до нас.

   Вот, наконец-то, впереди, показалось большое село, железная дорога разделяет его надвое, за околицей видна небольшая река. Мама спрашивает у хозяйки, где живут Тарасовы, она отвечает ей, что идти нам надо к станции. Около водонапорной башни мы и нашли нужный дом.

   Увидев грязных, оборванных и голодных гостей, хозяйка запричитала, обращаясь к Богу: «Господи! Да какими же путями-дорогами привела вас судьба в наш дом»

   В это время из-под навеса, что был у сарая, вышел, прихрамывая на правую ногу, мамин брат Гриша – наш дядя. Он обнял нас всех сразу, мама расплакалась, жалуясь на свою судьбу, а мы, молча, стояли, прижавшись к ее ногам».

   Дед замолчал, достал сигареты и закурил. Сизый едкий дымок, видимо попал в глаза и по щекам его покатились слезы. Он вытирал их тыльной стороной ладони, но они снова и снова накатывали на глаза. Дед с внуком шли, домой молча, каждый думал о своем. Рассказ деда, конечно, взволновал внука, и он сейчас думал, видимо. О своем будущем, как-то оно сложится в этом современном мире? Дед в свою очередь тоже думал о внуке: «Трудно ему будет без отца-то, погиб отец его, еще до рождения. Значит, мне надо успеть дать ему все, что знаю, умею, словом, все, что в жизни пригодится»

     Укладываясь спать, внук просит деда продолжить рассказ. Дед помолчал, потом присел к нему поближе и начал: «Ну, что же дальше – то? Помылись мы в бане, поели по-человечески да спать повалились с сестренкой, она одна боялась, а вот прижмется ко мне и засыпает, обняв меня за шею. А мама еще долго сидела и рассказывала брату о наших бедах. И вот примерно через неделю жена дяди (не помню, как ее звали) начала ругаться с дядей, хватит, дескать, кормить голодранцев, проку-то с них нет, да и своих детей трое, а всех накормить надо…

   Дядя Гриша, конечно, за нас было, заступаться стал, да где там с бабой спорить инвалиду. Вот так наши последние надежды рухнули, попрощались мы с ними - и в дорогу. А куда? И что нас ждет впереди? И мама решила податься в город, там и церковь есть, и подают больше, с голоду не умрем. Есть в Башкирии столичный город Уфа. Так вот мы где на попутной подводе, где пешком, добрались до него. Днем собирали милостыню у церкви. А потом шли к вокзалу на ночлег. Но скоро мы так надоели привокзальной милиции, что нас стали выгонять на улицу, благо, что лето и тепло – можно и на лавочке в сквере переночевать. А уж по осени посадили на поезд и отправили, куда глаза глядят, даже без билета.

Высадили нас на небольшой станции, Ул-Утеляк называется. Дело к вечеру, переночевали, как всегда, в маленьком грязном вокзале. А под утро, часов в пять, у мамы разболелся живот, как потом я понял – начались роды, вернее схватки. Мама плачет, мы ревом ревем наперебой с сестрой. Кто-то из добрых людей подсказал, где искать роддом. Вот мы кое-как ползем к больнице, но было еще рано, и нам никто долго не открывал двери. Мы уже и плакать-то не можем, устали, охрипли, а мама все громче кричит: «Ради Бога, помогите!»

   Наконец дверь открылась, и пожилая уборщица начала с порога на нас кричать, ругаться, но, посмотрев внимательно на живот хромой и горбатой, поняла – это не просто нищенка с малыми детьми, а в самом деле родиха.

   Нас с Маней поместили на кухне, в уголке, где хранились овощи, ящики с мукой, крупой и прочими продуктами. Маму положили в палату с другими роженицами. И вот с восходом солнца на свет появился наш братик, я назвал его Геннадием, в честь моего дружка – беспризорника. На завтрак нам с сестрой дали манную кашу, ели мы с одной тарелки, а каша горячая, дуем на нее, торопимся, знамо дело: голод свое берет.

Так мы прожили в этом раю с неделю, но все хорошее быстро кончается, и только тяжелое, горькое, грязное длится, кажется, вечно.

   Помню осеннее хмурое утро; сестра – акушерка повела нас с Маней в детский приемник, нельзя же нам в роддоме долго жить. Маме сказали, что временно нас сдадут в детдом, а надо будет, то она всегда нас сможет забрать. Но, как потом выяснилось, ни адресов наших, ни фамилий нигде не записали, а сдали как беспризорных и находившихся на вокзале.

   Вышла мама из больницы и кинулась нас искать; сестренку-то сразу нашла в этом же городишке, а меня пришлось искать целый год, потому что распределили меня в другой город, а так как я по-русски совсем плохо говорил, записали под другой фамилией».

Внук притих, заснул. Устал за день, да и рассказ-то затянулся за полночь. Долго дед ворочался, все не мог заснуть, думал: «Много их таких по стране –то нашей, кто в приюте, а кто и вовсе беспризорные, пожалуй, побольше, чем после войны. Ну, как же так, вроде и жизнь стала лучше, и образование у всех, а вот сознание и совесть хуже, чем у зверей. Зверь – то детенышей своих не бросит, а порой и чужих кормит, защищает. Время, видно такое; люди потеряли все: и совесть, и веру, и цель жизни», - так думал дед, засыпая уже под пение ранних петухов.

   Большое село раскинулось воль левого берега одного из притоков Оби, когда – то было центром колхоза «Заря» и объединяло восемь деревень и поселений. После войны колхоз поднялся в развитии, считался по тем меркам миллионером, все у него было свое. Кроме техники, а сельхозтехника была в МТСах. Люди работали за трудодни, а в конце года получали хлеб, мед, масло и часть деньгами. Трудились все: и стар и мал, строили развитой социализм.

И вот колхоза нет: в период перестройки и в последние пятнадцать лет по стране их распалось тысячи, а десятки миллионов гектаров пахотных земель заросли бурьяном и мелким березняком. Многие бросились на заработки в город, благо, пригородный поезд останавливается на этом полустанке. Жалко, но что поделать – жизнь продолжается…

   Коротка летняя ночь. Дед проснулся с первыми лучами солнца, и кажется ему, что не спал вовсе, а так, вздремнул малость. Поднялся, оделся и пошел к сараю открывать огуречные грядки, парник. Сняв целлофановую пленку, принялся поливать грядки, затем помылся, напоил лохматого пса, что смирно сидел на цепи и наблюдал за хозяином. Присел на лавочке возле бани, закурил и стал обдумывать планы на день.

   Внук проснулся как никогда рано, глянул по комнатам – нет деда, кинулся искать… Нашел у сарая, присел рядом: «Дед, а сегодня пойдем на рыбалку?»

- Нет, внучек, сегодня клева не будет, мы уж лучше пойдем в лес, может грибов каких найдем, а если нет их, то ягода уже поспела, наберем чего-нибудь».

Собирались недолго, взяли все необходимое и вышли из дома рано, еще роса не спала с травы. Дед с внуком зашли в лес, наполненный птичьими голосами, высокие травы и заросли кустарников еще хранили ночную прохладу. Дед терпеливо объясняет внуку, как грибы искать: «Вот посмотри, видишь, из-под старой листвы и травы заметны маленькие бугорки? А теперь осторожно разгребаем их. А вот и сам груздь! И рядом еще и еще…Внимательно осмотрим это место; трава не густая, мягкая, березы в основном большие, вокруг много старых сучьев и прелой листвы, земля мягкая. Вот в таких местах и появляются грузди, ты это запомни»,- говорит дед внуку, осторожно срезая хрупкие груздочки. Наконец вся тара полна, набрали и груздей, и белянок, уж можно, и идти домой, но дед вдруг говорит: «Давай-ка подкрепимся, а уж потом и пойдем, ведь идти-то далеко». Расположившись на обед под березами, разожгли костер от комаров, разложили нехитрый набор продуктов: яйца, огурцы, лучок и хлеб. Дед нарезал сало большими дольками и стал нанизывать их на черемуховый прутик, а между ломтиками колечки репчатого лука, затем стал поджаривать на костре, медленно поворачивая черемуховый шампур: «Вот и шашлык получился,- смеется дед, раскладывая кусочки сала на целлофановый пакет» За обедом внук стал тормошить деда: «Ну, деда, что было дальше? Расскажи.»

   «В детдоме определили меня в дошкольную группу, одели, обули, ну, примерно, как суворовца. Многое помнится о том времени до сих пор. Вот помню, под самый Новый год был праздничный ужин, и каждому дали настоящий торт, небольшой, правда. Я сразу не смог его съесть и остаток спрятал в шкафчике под шапку, а утром кинулся – нет торта, жалко, конечно, но что сделаешь, видимо, ребята, кто постарше, съели. Как-то весной водили нас по городу, на экскурсию, и когда возвращались домой, я отстал от группы, просто на машины засмотрелся. И вот милиционер меня сразу приметил, видит, что мечусь, ищу своих, жалко, видно, стало – отвел меня в родной детдом. А там с ног сбились, ищут по всему городу, думали, сбежал я, даже на вокзале искали, а тут как раз и привел меня милиционер. Наказали тогда строго, раздели до трусов и в спальную комнату закрыли на целый день, а в комнате прохладно, да и не воды, ни еды не дают.

Стучусь в дверь, в туалет захотел, открыла дверь повариха, выпустила на пять минут, а потом украдкой от воспитателей принесла прямо в ковшике жиденький супчик. Выпил я его через край, и снова под замок, бегаю из угла в угол, да в окна поглядываю, а там ребята играют, с горки катаются. Поплакал маленько, потом прилег на кровать у круглой печки, а она холодная, топили – то ее только вечером. Ну что, думаю, виноват, конечно, не надо было отставать. Тогда многие убегали на «волю», их часто ловили и снова возвращали. Бывало, находились и родители, вот счастье – то было со слезами на глазах, уж радовались все тогда. За восемь месяцев, что я пробыл в этом детдоме, научился хорошо говорить по-русски, но писать еще не умел, а вот рисовать любил.

   И как-то на столе, в комнате для занятий, увидел цветные карандаши, а это в то время большая редкость была, взял и спрятал в матрас. Долго их искали все – нет нигде, тогда воспитательница построила нас и говорит: «Если через час пропажа не обнаружится, то вся группа лишена ужина. И ушла…

   Пришлось мне сознаться в краже, но без наказания не обошлось. Кормили нас хорошо, четыре раза в день, а как же – будущие защитники, работяги! Занимались с нами воспитатели и старшеклассники, готовили к школе. Только что хорошую путевку дали в жизнь, нечего сказать. Для меня было все интересно, я схватывал все на лету, но труднее всех предметов давался русский язык; трудно было «переломать» мое произношение и понять значение слов, что звучали на правильном русском языке.

   Очень нравилось петь в хоре, это помогло мне понять богатство и красоту русского языка. Еще я любил рисовать природу и, конечно, трактора. Это, возможно, и повлияло в дальнейшем при выборе профессии.

   А в это время, оказывается, мама разыскивала меня. Но куда не обратится – нет такого Васи; фамилия-то у меня другая. Она уж отчаялась было, да вспомнила мою главную примету. На левом ухе у меня были две сережки с рождения еще, ну, это вроде как отростки небольшие. Вот по этим сережкам и нашли, люди говорят – это божья метка, к счастью, а может, и наоборот, кто знает.

   Как сейчас помню тот весенний теплый день, когда привели меня к директору детдома, а на сердце что-то тревожно: «Ну, думаю, за что? Вроде бы ни в чем не провинился». А директорша-то строгая была – фронтовичка; она и рубашку-то носила мужскую и курила папиросы, все ее боялись. Вошел я с воспитателем в кабинет, смотрю, мама сидит, вся в слезах.

Кинулся я к ней, прилип, как клещ, и задохнулся в крике: «Мама! Мамулечка! Возьми меня домой!». Много еще было чего в жизни-то потом, но об этом в другой раз»

Мой юный внук, когда ты подрастешь,

О жизни нашей многое поймешь…

Возможно, и продолжишь мой рассказ,

Чтобы потомки помнили о нас…

                                                         (напечатано в сокращении)